Известный журналист-международник, объехавший чуть не полмира, путями, только с виду неисповедимыми, попал на Валдай, да и осел там. Встретил людей, про которых говорит, что каждый достоин романа. Вот та же баба Катя из Байнева, всю свою жизнь положившая на колхозных телят, коров и пр. Или брат ее Витя Тиханов — охотник не из последних, жил бы во времена Николая Алексеевича Некрасова, был бы его первеющим другом. Тем более что он из Байнева, а там, как утверждают, гащивала у своего друга Панаева наша национальная поэтическая гордость. А по соседству — в Новотроицах, бывал ли в усадьбе Квашниных-Самариных сам генералиссимус Суворов — сказать сложнее. Но в переписке с Александром Петровичем состоял. Теперь Новотроицами правит железной, хоть и ослабевающей с годами рукой Прасковья Филипповна — ангел-хранитель местных и гостеприимнейшая хозяйка для пришлых. А в Ужине неунывающие, несмотря на годы и прошлогоднее погорельство, ладят новый дом Алла Александровна и Радий Викторович.
И над всеми ними возвышается церковь Св. Троицы, судьбу которой и взялся описать автор «Валдая». Книга почти готова — дело за малым: издать. Начальные страницы из нее, как право первой ночи, он отдал на ваше, земляки, усмотрение и будет благодарен за любой, даже самый ругательный отзыв.
Михаил Карпов
Церковь без крестов
Розыскания дилетанта о церкви св. Троицы, что в Ужинском погосте
«Да воззрением на святую Троицу
побеждается страх ненавистной розни мира сего…»
Сергий Радонежский
Нет зрелища в русском пейзаже печальнее, чем вид заброшенной сельской церкви, купол которой осеняет вовсе не крест, а листва проросших сквозь него молодых дерев. Как прекрасен храм ни будь, щемит душу, в ушах звучат скрипки из «Eleanor Regby», на ум приходят слова из нее же: «все эти одинокие, откуда и чьи они?». Сколько таких храмов на Руси — Бог весть. Только перечесть их — труд неподъемный. Описать же хоть часть — под силу лишь подвижнику. Впрочем, летописи зачастую составлялись во много перьев, соборно — стало быть, и житейскому человеку по плечу вставить в них свои строки.
Если ехать на машине из Москвы в Питер да и свернуть на полпути, прямо за Валдаем, перед милицейским постом, направо, попадешь на долгобородскую дорогу, упирающуюся в поселок Рощино рядом с президентской дачей. За десяток километров до них налево уходит плотная грунтовка, зажатая лесами. Справа от первой встреченной деревни — Борисово — зарастающий кустарником луг обрывается озером Ужин. Весной, пока смешанный лес не зазеленел, отсюда можно углядеть нашу ужинскую церковь. Дорога, переваливая борисовские горки, повторяет озерную береговую линию, обычно скрытую листвой, и с последней из них уже отчетливо встает перед глазами деревенька Ужин и даже часть Новотроиц. Но туда, влево, взгляд не косит, его намертво приковывает классический силуэт церкви на холме.
Чего нельзя в реале, то можно в виртуале — еще одно соображение, столь расхожее сегодня, укрепило решимость написать о нашей ужинской церкви. Начал, естественно, с расспросов. Но рассказы соседей, хотя, думаю, и их одних хватило бы на добрую книжку, плодили столько вопросов, что настойчиво подталкивали к более серьезному поиску.
Где ж, как не в интернете? Не так уж позабыта-позаброшена оказалась наша церковь Св. Троицы. Яндекс, как та кривая, вывел на сайт, где с помощью Божьей и Сороса размещены сведения о памятниках Новгородской земли. Там значилось:
«Церковь Святой Троицы 1805 — 1834 гг.
д.Ужин.
Современное состояние памятника неудовлетворительное.
Здание не входит в список памятников, находящихся под охраной государства. Степень разрушения основных конструктивных элементов кровли, несущих стен, оконных и дверных заполнений, декора и т.д. уточняется. Ведутся работы по более точному определению технического состояния памятника. В наружной композиции утрачено только купольное покрытие над храмом и лестницы перед входами. Убранство интерьеров, иконостас — не сохранились. Пол в аварийном состоянии. Ограда, окружавшая церковь, разрушена до основания.
Реставрационные работы не проводились.
Памятник является интересным примером провинциальной архитектуры эпохи позднего классицизма».
Вот такая визитная карточка.
Кроме иных резонов добавить к ее скупым строкам хоть
Начиная свои дилетантские розыскания, я не рассчитывал ни на что иное, кроме как на то, что узнаю сам и смогу напомнить другим имена русских людей самого разного звания, судьбы которых так или иначе связаны с церковью Св. Троицы и нашей ужинской округой. Сложилось же так, что эти розыскания высшим, видно, промыслом вывели прямиком на две такие могучие фигуры первого плана русской истории, как Суворов и Некрасов. И уж совсем в отдалении замаячил Чайковский.
Дом на Валдае объявился как бы случайно. Хотя, что понимать под случайностью. Диалектик-материалист толкует ее как «непознанную необходимость», индуист во всем видит карму, фаталист — рок. Ну, а православному она чистый промысел Божий.
Вначале было слово и слово это вошло в сознание с глубокого детства. Да так, что и не поймешь, со мной ли это было на самом деле или укоренилось
Первый, как по наивности тогда был уверен, раз Господь привел на Валдай чудесным летом семьдесят второго. На самом деле довелось побывать в этих краях на три лета раньше и не по своей воле. Но это я уяснил лишь в девяносто пятом и тут же на Валдае.
А тогда, в семьдесят втором, жизнь представлялась воистину прекрасной и удивительной. За плечами была непобедимая и легендарная, успешно оконченный рабфак и зачисление на первый курс журфака МГУ, а после месяца в стройотряде перманентно пустой карман чуточку пополнел. До 1 сентября оставалась пара недель, и Саша Маркин предложил отправиться в байдарочный поход по валдайским озерам. Знающие в таких странствиях толк дружки присоветовали ему маршрут Уклейно — Велье — Шлино — Глыби — Вышневолоцкое водохранилище. Снабдили даже преподробнейшими кроками с ремарками типа: «Здесь клюет карась», «Ловили раков» или «В деревне чудные молоко, сметана и творог». Двухместный «Салют» одолжил он, а за палаткой я отправился к дядюшке Кирюше, проректору московского Иняза.
Не успел объяснить, куда мы решили отправиться, как в ответ услышал: «Хе-хе, а мы только что оттуда». Оказывается, дядя с женой и моими двоюродными братиками Андреем и Лешей с неделю назад вернулись как раз с Велья, где с месяц прожили на одном из островов, подбитые на эту поездку друзьями-соседями Поповыми. Почтительно выслушав кучу наставлений, ни одному из которых, правду сказать, следовать, как все молодые да ранние, и не собирался, я поспешил покинуть родственников, наделенный брезентовой двухместкой и
Поезд пришел в Валдай на рассвете. Русскому уху и до сих пор немецкое «Anschluess» если о чем и говорит, то лишь о насильственном присоединении Австрии к рейху, но никак не о тщательной стыковке прибытия и отбытия поездов с расписанием прочего транспорта — чего уж толковать про семидесятые! И вприпрыжку, на рысях, подались мы с байдарочными упаковками на спинах и рюкзаками на брюхах к переезду, который аккурат во время прибытия поезда должен был пересекать автобус на Демянск. Бог не выдал, свинья не съела, а встречный товарняк не дал шлагбауму подняться раньше, чем мы на последнем вздохе доплелись до переезда. Райской музыкой прозвучал ласковый матерок пассажиров, уж было размечтавшихся ехать с комфортом.
От автобусной остановки до берега Уклейно было рукой подать. Оно встретило нас неприветливо. Было ветрено, пасмурно и
Старенькую байдарку, без дебатов нареченную «Козочкой», чтобы как назвали, так и поплыла, в Москве проверять было негде, и я с трепетом ждал звуковых сигналов от капитана Саши, отправившегося в пробный рейс в одиночку с тем, чтобы я зафиксировал торжественный момент начала путешествия на пленку. Но мы, видно, недаром тщательно проклеили резиновым бинтом днище по местам соприкосновения со стрингерами и шпангоутами — капитан с ходу зада не подмочил.
Все вокруг переменилось чуть ли не сразу после отплытия. Серая мгла
Протока, ведшая к Велью, сплошь заросшая кувшинками и лилиями, как будто приглашала закинуть удочки в свои глубины, но у нас была всего неделя, чтобы добраться до Вышнего Волочка — Сашу ждали на работе, а сколько идти дотуда — неведомо, и мы предпочли махать веслами, покуда совсем не выдохнемся.
Кто выводит название озера от финского «вялья» — просторный, свободный, кто — от славянского «велий» — большой, великий, но в тот, первый раз, озеро весь размах своих просторов мудро приберегло на потом, хотя и увиденное впечатлило немало. Мы жались к берегу, чтобы зря не рисковать и не проскочить нужный левый поворот.
Первую стоянку устроили уже под вечер, соблазнившись все же по пути зарослями осоки у островов, прикрывающих вход в Балуевский залив, где на спиннинг взяли щучку со щуренком — озеро оправдывало звание самого рыбного на Валдае.
В сосняке на высоком песчаном берегу, к которому пристали,
Через страховидный, черный затопленный лес протока вывела нас на луговину и обернулась каналом, упиравшимся в плотину, возведение которой связывали со зловещим именем Берии, что оказалось совсем не наветом. Все в том же интернете удалось разыскать Постановление Государственного комитета обороны № 4754 от 10 декабря 1943 г. «О реконструкции Вышне-Волоцкой водной системы и гидротехническом строительстве на озере Велье». Сталинский сатрап ведь был зампредом ГКО и визировал его постановления.
Однако вовсе не его проклятое имя внушало нам некоторый трепет. О смотрителе или как там его этой плотины слухи ходили самые нехорошие. Де гоняет байдарочников обносить вверенный ему объект чуть не за километр и мзды, будь она даже в стеклянной упаковке, не берет, точь-в-точь как луспекаевский Верещагин.
На наше счастье, на плотине никого не оказалось. Тихо-спокойно обнеся «Козочку» и груз мимо нее, мы вздумали осмотреть сооружение, которым нас так пугали. Не успели приблизиться, в баньке на той стороне распахнулась дверь, и ее проем заполнила внушительная фигура. Широко и судорожно распахивавшийся зев не оставлял никаких сомнений в значении изрыгавшихся им словес, заглушаемых шумом перехлестывающего запорный щит потока. Сообразив, что голяком смотритель вряд ли перейдет от слов к делу, мы, хотя и не преминули ответить ему однозначными жестами, все же предусмотрительно предпочли побыстрее удалиться. Тем более, что под щитом разевал широкую пасть сетчатый кошель, куда должна была неминуемо попадаться вся перевалившая плотину рыба. После баньки смотритель, видно, намеревался ублажить себя ушицей и, если уж не за сохранность гособъекта, то своего улова, он, как всякий сельский житель, явно готов был зашибить любого!
Вообще, на всем пути до Вышнего Волочка встречи с людьми были нечасты. Даже когда шли по Шлине, вытекающей из одноименного озера, и принялась она меандрировать в камышово-осочном раздолье так, что за час мы продвигались вперед не более чем на полкилометра, не встретили ни одного человека с ружьем. Хотя охота должна была быть уже открыта, а при дружном, по команде, ударе обоих весел по деревянным фальшбортам «Козочки» в воздух враз поднималось по паре десятков чирков и кряковых.
Однажды, уже в нижнем течении Шлины, угораздило выбрать для ночлега место никак уж для него не подходящее. Извиняло лишь, что
Только все успокоилось и мы, решив, что все позади, вернулись в палаточное тепло, шумовые атаки вновь пошли волна за волной. Теперь самолеты взлетали на смену, видно, севшим. Угораздило же нас разбить лагерь точно под их воздушной дорожкой! Короче говоря, ночь была хоть не с ливнями, зато с громом. После нее никакого настроения любоваться взлетно-посадочной полосой, упирающейся прямо в правый берег, и перехватчиками на ней не было.
— Ну… и чево нада? — прозвучало как «мотайте отсюда!»
— Да мы взглянуть… думали, заброшенная…
— Дак вот такие, видать, и взглянули… Их счастье — вода низкая, на лодках догнали б…
Продолжать диалог смысла не имело.
А вот в деревеньке с баньками, выраставшими прямо из воды, встреча была не в пример теплей. Пока выгружались на сходни из тройки досок, в сумраке берега прорисовались три старушечьих силуэта.
— И-и, горемышные, куда ж вас бес гонит? И матка, поди, у каждого есть? Уж все
— Ну, ты какая, подруженька, торопкая. Поперед надо бы… вот я им сичас самоварчик — он у меня скорый, а тада и спросим, — перебила ее другая.
— И не думай, и не нада, у меня тока-тока поспел! — заторопилась бойкая.
В ее избенке и впрямь ярче сорокасвечовой лампочки под низким потолком блистал на столе начищенной медью и источал жар вскипевший самовар.
Креститься на божницу тогда в обычае еще не было, но то, что оба поклонились в сторону красного угла, от востроглазых старушонок не ускользнуло. Разулыбались все трое еще больше, засуетились, а, заметив на свету грязные потеки на лбах и шеях, тут же свели в не остывшую еще баньку.
После нее, посвежевших, усадили за стол, все испрашивая прощения за недостаток разносолов: «Не ждали жа
Отказать угощению этих нищих даже по сравнению с нашим тогдашним достатком старух — было бы все одно, что прибить их.
Увидев вынутую из рюкзака фляжку, заохали, руками замахали.
— Да вы ведь тоже после бани.
— И ништо, подруженьки, можно, тока мы в чаю, — разрешила себе и другим хозяйка, протягивая первой свою чашку.
До песен дело не дошло, но наговорились они с нами всласть.
Провожали — как встречали. Втроем.
Засадив весла в чуть парящую утреннюю воду, мы дружно загорланили «Yellow Submarine» — я гораздо громче Сашиного по причине отсутствия слуха и от телячьего восторга, что удалось незаметно забыть под лавкой наш НЗ: банку тушенки и банку сгущенки. Открыто отблагодарить ими старух за гостеприимство не решился.
Несколько раз я оглянулся: три согбенные темные фигуры, как слившись в одну, маячили в предрассветной мгле, пока высокий берег не заслонил их.
Михаил Карпов
«Валдай», 27.03.2003