Наши юбиляры: Жить — не поле перейти    15.04.16 г. Ещё один юбиляр, о котором газета вам хочет рассказать сегодня — 90-летняя жительница Валдая Мария Васильевна Васильева. В связи с этой значительной датой 14 апреля наш корреспондент, который знает, что подобная встреча — это, как правило, воспоминания не из лёгких, связанные часто не с самыми светлыми страницами истории страны, встретился с этой женщиной и попросил её рассказать, как лично на себе она испытала, что такое «жизнь прожить — не поле перейти». Несколько лет назад мне довелось побывать в валдайской деревне Марково. Печать тишины наложило время на наши деревни и сёла. Безлюдье. Не мычит, не блеет скотина. Не играет во дворах детвора. Не слышны звуки праздничной гармони. Но много-много лет назад, никак не меньше, чем полвека, на селе была совсем другая картина. Уроженка Маркова Мария Васильевна, будучи девочкой-подростком, застала её. — Семья у нас была небольшая, — вспоминает она, — всего пять человек: мама, папа, брат, я и ещё маленькая сестрёнка, родившаяся накануне войны. А вообще деревенские семьи были большие — по пять, шесть, семь детей. В деревне дворов семьдесят, почитай. А уж домашней скотины было ой как много. В каждом хозяйстве как минимум одна бурёнка и пять-десять, а то и пятнадцать овец. А куриц и прочей мелкой живности я уже не считаю. Нельзя сказать, что жили мы богато, но неплохо жили, весело было, праздники отмечали. И это несмотря на то, что никаких удобств, ни электричества, ни денег, чтобы купить хорошую одежду, всё домотканое было, летом в лапоточках ходили, а зимой — в валенках из овечьей шерсти, свалянных местным мастером. Дом освещали лучиной, ни керосина, ни спичек не было. Вся обстановка в доме — русская печь, длинные лавки по стенам, стол да кровати, глиняная посуда, деревянные ложки, чугунки. В конце 1920-х годов начали людей сгонять в колхозы, в колхозную собственность весь скот забирали. Хочешь не хочешь, а приходилось отдавать. Помню, мама моя плакала — так ей было тяжело с нашей коровой расставаться. Сначала люди отчаялись, но потом, когда колхоз на ноги встал, жизнь наладилась. Правда, платили колхозникам не деньгами, а тем, что они выращивали на колхозных полях. В восемь лет от роду я пошла в школу, но окончила всего лишь пять классов. Четыре класса в местной школе и один, пятый класс — в школе в соседней деревне, куда ходила за много километров вместе с другими деревенскими детьми. * * * А потом началась война. Страшная весть, что «немец напал», жителям деревни была передана из сельсовета. Отца Марии воевать не взяли: болен он был, да и годы у него уже были пожилые. А вот брата Василия призвали. В 1943 году пришла горькая весть о том, что пропал он без вести. С тех пор ничего о нём не известно. Мария Васильевна рассказывает, что линия фронта проходила не так уж далеко от деревни. Ночами небо разрезал свет прожекторов из-за леса. Слышны были разрывы немецких снарядов. От них содрогались стёкла в окнах деревенских домов. Мирное население привлекали к земляным работам — копать заградительные рвы, зимой чистить от снега дороги для нашей техники и воинов. На работы привлекались женщины, подростки. Немецкие самолёты сбрасывали на нашу территорию листовки с содержанием вроде этого: «Девочки-беляночки, не копайте ямочки. Как пойдут наши таночки, закроют ваши ямочки». Немец шёл на нас, а навстречу ему к передовой стягивали наши силы. Мария своими глазами видела, как шли через её деревню тысячи и тысячи красноармейцев. — В сорок втором году, — продолжает моя собеседница, — тяжко стало нашей семье, голодно; отец сказал: иди, мол, Маруся, куда-нибудь работать, и я поехала в Едрово, чтобы устроиться там на работу в военторг. В наше время так называется магазин, а тогда это была организация, где стирали на военных, чинили для них обмундирование. Я была прачкой. Стирали прачки хозяйственным мылом, в железных корытах. Так я поработала там с полгода. А потом с другой девушкой, тоже прачкой, оставили мы эту работу и просто убежали оттуда, хотели устроиться в военный госпиталь в Валдай. Устроились в госпиталь. Только не знала я, что по положению военного времени, нельзя было самовольно просто так оставлять одну работу и, не говоря, куда убываешь, теряться: девчонка ещё была, ума не было. Так потом меня, когда уже в госпитале трудилась, нашли соответствующие органы и привлекли за то, что я исчезла, не дав о себе знать. Пришлось мне просидеть в тюрьме в Боровичах три месяца. Да, вот и такое в моей жизни тоже было. А в госпитале, который находился на улице Полевая, я повидала много. Раненых много. За ними я и такие молоденькие девушки, как я, ухаживали. Кормили их, многих с ложки. Стирали на них. Письма их родным под диктовку писали. Полы мыли. Стоны, крики от боли, бред во сне — всё это я слышала и переживала чужую боль как свою. Мария Васильевна помнит Валдай военного времени. Говорит, что город стоял опустевший, люди были эвакуированы. И госпиталей было много, а не один. Рассказывая о войне, она не раз всплакнула — нелёгкие воспоминания. Особенно нелегко ей было вспоминать о брате, который при прощании сказал, что, наверное, уже никогда не вернётся, точно предвидел это. Следующей страницей военной поры в её жизни была служба в Гузятине Калининской области. Там она поступила в качестве военнослужащей в военизированную охрану на военную базу. С госпиталем и военторгом не сравнить, в физическом отношении легче стало, но зато ответственность какая была! На базе хранились запасы продуктов — всё в виде консервов и мешков с крупой — за это военнослужащие отвечали головой. А если кто из работающих на базе был уличён в воровстве, то тех судили беспощадно. За двести граммов пшеницы, спрятанной в одежде и предназначенной на вынос — голод был — срок давали, и немаленький. Одному молодому пареньку семь лет дали — вот как строго было. Прослужила Мария в военизированной охране до 1948 года. А потом, когда страна немного от последствий войны на ноги встала, женщин-военнослужащих стали сокращать. И её сократили. В 1950-м она вышла замуж. И молодая семья поехала искать лучшей доли на север, в Воркуту. Муж Алексей Петрович Густов устроился работать трактористом в Водоканал, а она — на железную дорогу. Там и трудилась все двадцать четыре года до ухода на пенсию и переезда сюда, в Валдай. Труд стрелочницы тяжёлый. Зимой и летом работа под открытым небом, по двенадцать часов. Мария переводила стрелки, когда каждый день заносило снегом пути, чистила их от него, обеспечивала движение составов с воркутинским углём на запад, а с запада на север — составов с лесом и продовольствием. К концу смены так уставала, что ноги едва шли домой. А дома снова работа. Жили в неблагоустроенном жилье — бараке, одном из многих оставшихся после осуждённых в войну и работавших на вольном поселении. Лишь через много лет переселилась семья в Железнодорожный район города, где было жильё получше, но тоже без удобств, с печным отоплением. Это уже намного позже в их доме и других домах этого района сделали паровое отопление и провели холодную воду. В наше время молодым людям, привыкшим к тепличным условиям, жизнь, которую прожила эта женщина, мало понятна — такова разность поколений. Но Мария Васильевна тоже была молодой, однако о её доле можно точно сказать: жить — это не через поле идти. Об этом хорошо знают дочери женщины, Наталья и Ирина. И этот небольшой рассказ о нашем юбиляре, написанный при содействии Ирины Алексеевны, лишь в самых общих чертах доносит до нас жизнь участницы войны и ветерана труда, смотрящей в прошлое с благодарностью, а в будущее с оптимизмом. Д. Тарасов Фото автора

комментировать