Он давно любит Ленинград, Петроград... Но любимее всего - Питер: город, который вмещает в себя все названия: Петроград, Санкт-Петербург, Ленинград и важные исторические события, повлиявшие на всю державу и каждого в отдельности. Здесь не отделаться простым перечислением. Как царь Петр захотел - Город заложил. Как бомбисты-террористы, такие смешные теперь, ставили эксперименты - царей убивали. Как слоганом революции стал лозунг Ильича "Вся власть Советам!", а в Петрограде - наказ "Телеграф, вокзал, мосты". Как пролетарии свою кровожадность показывали, уничтожая кронштадтских моряков. Как немецкие захватчики не смогли завладеть городом и в отместку подвергли его жителей страшному испытанию. Всё это Город вместил в себя: в дома, площади, проспекты - и хранит в веках, оставаясь великим городом.
Питер, какими словами передать выстраданное и выдержанное тобою, твоими, местами совсем не изменившимися, домами, улицами, дворами, переулками?!
"Город" - это о Питере, и это звучит совсем по-другому, нежели в Валдае - "пойти в город". Питер живёт сам по себе, ему не нужны почитатели, спутники или просто обалдевшие от него толпы туристов. Но пустой Питер теряет смысл. Не заполненный спешащей безликой публикой, колоритными бомжами, излучающими флюиды молодости и беспечности студентами, Город грустит.
Довольно: правильно говорить "Санкт-Петербург". Но не связывается имя Петербурга с большинством нынешнего населения и приезжающей провинцией, у которых от избытка витрин, сносящих разум "нормальной" одеждой, обувью, сантехникой, выставленной в них, начинается эйфория от качества товаров и стресс от количества нулей в цене. "Питер" звучит привычнее и весомее. В жестоком Питере (а иначе не выжить) можно встретить открытую человеческую душу, здесь неважно, в какой ты одежде, как выглядишь и что делаешь. В Москве скорее встречают по одёжке, там души прячутся сильнее, им страшно. А Питер - демократичен. Кто хоть раз более недели-двух активной жизни провёл в Питере, согласится: его нельзя не почувствовать, не полюбить, не раствориться в нём. Да, раствориться - это главное. В Валдае не дадут, здесь все знают друг друга и про других тоже. Питер же принимает всех. Не сразу - сначала он испытывает, и порой жестоко. Но если Город принимает, то счастье тайной сопричастности, ощущение своего единства с Городом трудно сравнить с чем-либо и ещё труднее объяснить. Но Город может обмануть, и здесь нельзя расслабляться.
Есть моменты, когда, приехав в Питер по делам, просто теряешься. Здесь тебя не знают, не замечают и не стремятся к этому. Здесь ты пока никто. В провинции никуда не сходишь, чтоб наутро не доложили: где, когда, с кем и в чём был. Питер проверяет на прочность, но если примет, то ты будешь в нём своим, хоть раз в сто лет приезжай.
В Петербурге можно многое из того, что, например, нельзя в Валдае. Там сделают вид, что не заметили, здесь осудят или всё равно посудачат.
...Он давно не был в Питере, и Город быстро изменился, а он не успел измениться вместе с ним, привыкнув к размеренной, не требующей приложения особых сил жизни в Валдае. И его встречал, как казалось, чужой колючий Город. Но спустя какое-то время ему открылись прежние откровения Города. Уезжать не хотелось. В Петербурге он не боится собак - они воспитанны и все в намордниках, им, как и их хозяевам, нет до тебя дела, даже если ты оказался на прогулочной "собачьей" улице в вечерний час.
В Питере в отдельных местах: магазинах, киосках - общаются более искренне и приветливо, нежели в Валдае. В Питере поколение пенсионеров вреднее и в то же время участливее. Спроси дорогу куда-либо или нужную тебе остановку, тебе сто раз объяснят, проводят, напомнят и... про Чубайса заодно всю правду расскажут. Питерские бабушки у метро, стоящие стройным коридором, продают зелень, квашеную капусту, кусочками нарезанную тыкву, сложенные уютной горкой вязаные носочки. А рядом симпатичные молодые люди в красивой униформе наливают кофе, раздают сигареты - рекламная акция подчас становится добродетелью не успевшим позавтракать или желающим покурить на халяву. Павильоны, ослепляющие светом, предлагают мобильную связь всех поколений, а по соседству - дверь, ведущая в мир соблазнительных запахов куры-гриль и шавермы.
Метро - особый мир. Здесь нельзя зевать. Два потока движущихся в разных направлениях людей не прощают стоящих - все спешат и просто не поймут тебя.
В Городе его удивляли: лошадь, стоящая у метро и "просившая" себе на корм; дети, выпрашивающие деньги - попробуй, не дай; большие проспекты, где следует бежать на переходе, чтобы успеть перейти весь проспект за одно зажигание зеленого света светофора. Огромные площади, имеющие свою тайную жизнь под землей, наполненную сплошными рядами киосков с деликатесами и самым необходимым товаром. Можно подняться на поверхность или спуститься ещё ниже - в недра Города - метро.
Любимым его транспортом стали питерские "маршрутки". В них - отдельная плата, вежливые водители, нет стоячих мест и зимой тепло.
Он любит Валдай, в котором есть свои откровения. В Валдае хочется работать на даче, ходить в лес, на рыбалку. Зима здесь настоящая, а лето безудержно и беззаботно. Валдай создан для сна. Питер не позволяет такого. Петербург - город сногсшибательного богатства и оскорбительной бедности. В Городе контрасты сильнее заметны. Прожить в Питере труднее и легче одновременно.
А Валдай остаётся Валдаем. В чём-то - к сожалению. Главные куранты города - ещё не забытая гордость, уже больше месяца так радостно отбивают каждый час спустя тринадцать минут после его наступления...
Людмила Вершинина
№23 от 02.03.2004