Борис Олегович Шкляев 25 февраля отметит своё восьмидесятилетие. Позади длинный и трудный путь. Есть что вспомнить. В нём узнаёшь человека старой закалки, прошедшего жизненные университеты. Отдельные страницы книги своей жизни он открывает нам сегодня. Рассказывает Б. О. Шкляев:
— До великой Отечественной войны наша семья проживала в городе Прокопьевск Кемеровской области. Нас было четверо. Мой отец Олег Леонидович Шкляев, 1907 года рождения, работал маркшейдером, одним из главных специалистов на шахте «Чёрная гора» Прокопьевска. Моя мама Руфима Феофиловна Шкляева, 1913 года рождения, работала главным врачом в городской поликлинике. Бабушка — мамина мама — Анастасия Семёновна Зайкова, 1870 года рождения, жила вместе с нами, помогала дома по хозяйству. И я — подрастающая надежда и радость всей семьи.
Двери нашей квартиры были гостеприимно открыты для друзей и знакомых. У нас часто собирались товарищи отца по работе, приходили одни и с жёнами, устраивали небольшие вечеринки, пели песни под гитару, танцевали под патефон. Сражались в шахматы, «травили» анекдоты, обсуждали текущие дела и производственные проблемы, спорили по многим вопросам, в том числе по политическим.
После ухода гостей мама нередко упрекала отца за искренность, слишком откровенную гражданскую позицию: «Ты бы поостерёгся со своими высказываниями. Твои язык и беспечность доведут тебя до беды, загремишь на Колыму». Отец отбивался: «Я же для блага советских людей, и с кем попало не говорю, с друзьями общаюсь — не подведут». А мама настаивала: «Ты же видишь, что творится. Арест за арестом. Неужели в нашей стране так много врагов народа?».
Арестовали моего папу в конце июня 1941 года, через неделю после начала войны. Как специалист, имевший контакты с иностранцами, он представлял определённый интерес для НКВД. Все подобные специалисты были на оперативном учёте НКВД, являясь объектами ДОН и ДОР (дела оперативного наблюдения и дела оперативной разработки). Они были первыми кандидатами на арест как возможные антисоветские элементы, шпионы, вредители и диверсанты.
Через неделю после ареста отца нашу семью выселили из ведомственной квартиры шахтоуправления и отправили на спецпоселение в Асиновский район Томской области в числе сотен других семей арестованных шахтёров.
Никогда не забуду холодный, насквозь продуваемый барак в Асиновском леспромхозе. В каждой комнате площадью примерно 20 квадратных метров проживали по
В шесть часов утра звоном молотка о рельс в лагере объявлялся подъём, а в семь часов выгоняли на работу. На лесосеке мужчины лучковыми пилами валили лес, а женщины использовались на уборке снега и обрубке веток.
Можете мысленно представить мою мать на лесоповале — тонкая, хрупкая женщина с медицинским образованием, в ватных штанах, телогрейке и валенках, с тяжёлым топором в руках, на
Весной 1942 года матери разрешили переехать в Томск, естественно, под надзор комендатуры. По первости были проблемы с устройством на работу. Жене репрессированного «врага народа» советские работодатели давали от ворот поворот. Потом ей
Однажды прихожу из школы, а дома беда: мать рыдает, волосы на себе рвёт — карточки украли. Мы на месяц остались без хлеба. Это был почти смертный приговор. Хорошо, добрые люди помогли выжить — кто картошки, кто кусок хлеба приносил.
Город ковал будущую Победу. Людей не жалели, дисциплина была жесточайшая. За опоздание на работу на 15 минут отдавали под суд, а это означало заключение в ГУЛАГ.
В свободное от школы время мальчишки устраивали баталии во дворе, играли в войну, бились на сопке, открыто курили, играли в «чику» и «пристенок», в футбол, дрались и мирились. Вечерами часто выходили на улицу Ленина, где маршировали курсанты военных училищ. В Томске было три военных учебных заведения. Днём курсанты осваивали военную науку, а вечером строем с песнями маршировали по городу. За колонной курсантов так же браво печатала шаг целая рота пацанов, дружно подпевая курсантам. Особенно лихо исполняли пацаны песню о танкистах. Какая воля к победе звучала в этой песне! Нам всем хотелось скорее на фронт, бить врага.
Как только я подрос, стал подрабатывать. В 13 лет с такими же ребятами ходил на таробондарную базу — там сколачивали ящики, ремонтировали бочкотару. В 14 лет я с пацанами направлялся на железнодорожную станцию разгружать вагоны, а летом бегал на пристань разгружать баржи. Через год официально поступил работать в электросети подсобным рабочим, а ещё через полгода стал учеником электромонтёра. Первые зарплаты сразу облегчили положение нашей семьи.
В нашем дворе жили три семьи репрессированных. Соседи относились к ним
Дальнейшая моя жизнь складывалась, как у большинства людей моего поколения. Я отслужил срочную службу в армии, затем работал электриком на заводе, мастером на высоковольтной подстанции. Окончил вечернее отделение Томского политехнического института, получил специальность
В 1953 году после смерти Сталина по инициативе министра внутренних дел Берии была проведена большая амнистия. Но на свободу выпустили в основном уголовников, а осуждённые по
В 1963 году я вступил в ряды партии. Сделал это совершенно сознательно, будучи убеждённым в справедливости идей коммунизма. Летом 1967 года мне по окончании института сделали интересное предложение: поступить на службу в органы госбезопасности. Я не раз отклонял его, потому что считал: моя работа — на заводе, и моё будущее связано с энергетикой. К тому же я уже шесть лет числился в очередниках на получение квартиры от завода. Однако на третий раз, уже после вызова в горком, когда мне объяснили, что партия направляет меня на сложный и ответственный участок работы, что это большое доверие и его надо ценить, я согласился. Через несколько дней я был зачислен в штаты УКГБ по Томской области и направлен на учёбу в высшую школу КГБ.
После её окончания работал по линии контрразведывательного обеспечения предприятий оборонного комплекса. В органах госбезопасности прослужил двадцать лет. За время службы пришлось сменить четыре места жительства. В командировках я объездил почти всю страну.
В 1983 году я был переведён с Камчатки на очередное место службы — в Валдай. Здесь работал до осени 1987 года, после чего уволился в запас в звании майора госбезопасности. Судьба часто сводила меня с яркими и интересными людьми, многие из них стали моими друзьями. У меня прекрасная семья, любимая жена, замечательные дети: сын Сергей и дочь Наташа.
Обидным и горьким в моей жизни считаю необоснованный арест и подлое убийство отца. О том, что его уже давно нет в живых, я узнал лишь будучи на пенсии: все эти годы мама скрывала от меня, что отец расстрелян в декабре 1941 года. Для неё это был страшный удар, но она берегла меня, чтобы я повзрослел, выучился, вышел в люди.
Живя в Валдае, я вступил в Новгородскую региональную общественную организацию жертв политрепрессий «Общество реабилитированных Новгородской области». В 2003 году меня избрали председателем Валдайского районного представительства Общества реабилитированных и членом правления региональной организации.
Реализуя более одиннадцати лет в Валдайском районе Благотворительную программу Общества реабилитированных, я старался помогать жертвам политрепрессий словом и делом.
Расходы по модернизации памятника пришлось взять на себя, так как чиновники из Администрации района и администрация православной церкви отказались мне помочь в этом богоугодном деле. Беспамятными оказались и чиновники от культуры России: они изгнали сей памятник не только от Музея колоколов, но и за пределы Екатерининского парка.
Памятному знаку жертвам политических репрессий пришлось искать место на гражданском городском кладбище. Возможно, там его лучшее пристанище. Главное, чтобы новые поколения россиян знали и помнили не только победные, но и трагические страницы истории. Ведь квасной патриотизм, избирательное замалчивание, утаивание исторических фактов ведут к беспамятству народа, а беспамятство народа ведёт к его гибели.
Подготовил Д. Тарасов
Фото из архива редакции