Действительно, в некоторые периоды жизни общества изменения в языке особенно интенсивны. Это всегда время значительных преобразований, время революций. Новые идеалы, новые социальные и политические идеологии неизбежно создают новую культуру, в том числе и языковую. Показательно, что одним из первых декретов молодой советской власти стал закон о введении нового правописания. Несмотря на то, что он был подписан Луначарским в ноябре 1918 года, но подготовлен намного раньше. В декрете было тринадцать пунктов, которые существенно упрощали русскую орфографию
Глобальная перестройка языка довольно скоро стала объектом изучения советских учёных. Лингвисты
В. Г. Дидковская уверена, что, словарный состав — самая чувствительная область языка — первым реагирует на изменение жизни людей. «Лексика в отличии от грамматики ближе соприкасается с реальной жизнью людей. Грамматика — абстрактна, слово — конкретно, даже предметно. Ведь окружающий мир мы познаём именно в рамках словарного запаса языка. Именно поэтому лексика служила мощным инструментом и средством манипуляции обществом в руках советской власти», — отметила филолог.
Первым и главным новшеством стало появление слов, обозначающих новые процессы и явления. Основными источником пополнения революционного языка стали заимствованные слова. Возможно это было связано с тем, что многие большевики долгое время находились в эмиграции. Без программных слов новой власти — комиссар, гегемон, пролетариат — описывающих современные социальные реалии, невозможно представить советскую идеологию. Так как новые слова становятся предметом обучения, то издаются специальные словари. Для пополнения нового языка недостаточно было использовать только иностранные слова. «Сократить», «партийный», «чистка», «выписка», «расписаться», «ячейка», «аппарат» и многие другие «старые» слова получили новое, порой неожиданное значение. Особую значимость имело слово «товарищ», которое помогало преодолеть гендерный барьер между мужчинами и женщинами и было универсально для обращения к любому человеку. Хотя изначально это древнее славянское слово имело другое значение: соратник, друг. Также некоторые слова, сохранив своё исконное значение, получили новую идеологическую окраску. Самый яркий пример «господин», которое приобрело после революции ярко негативный характер. Утверждение «нового человека» происходило и через отрицание старых имён. Именно тогда появились такие имена как Ренат, Нинель, Октябрина, Мэлор, Ревмир, Революта.
Как отметила Виктория Генриховна, самый творческий способ пополнения революционного языка — искусственное создание новых слов. Использовался как традиционный способ их образования путём сращивания двух корней, так и с помощью аббревиации. Например, непосвящённый человек никогда бы не догадался что «АСНОВА» — это не слово с ошибкой, а название организации «Ассоциация новых архитекторов». Поэтому человек старой культуры, незнакомый с советскими терминами, чувствовал себя растерянным.
Так же лектор рассказала об интересном парадоксе революционного языка, в лексику которого неожиданно попали церковные славянизмы и архаизмы. Использовались эти слова в ораторских и печатных текстах для придания особой эмоциональности и пафоса. Например, в одной из газет можно было прочитать: «На Голгофе пролетарской революции буржуазия распяла ещё одного мученика революционера». В официальных выступлениях и статьях можно найти такие выражения как: «сугубый», «иже с ним», «грядёт» и т.д. Среди лингвистов считается, что использование этих выражений связано с семинарским образованием и традиционным воспитанием некоторых революционеров. Объясняя эту необычную судьбу
Правда ораторы призывали верить не в Бога, а в революцию, светлое будущее и построение коммунизма. Церковная лексика, попадая в такие условия, тоже менялась, приобретая новые значения и смыслы. По мнению Виктории Генриховны, существование нескольких значений одного слово безусловно обогатили русский язык. Яркий пример слово «страсть», ранее означавшее страдание, испытание, очищение. Теперь же мы знаем, что это скорее высшая точка эмоционального состояния.
В завершение лекции филолог коснулась ещё одной тенденции, вызванной социальными потрясениями — варваризацией языка, которая всегда сопровождает окончание стабильной эпохи и наступление глобальных перемен. В лингвистике под варваризацией понимается увеличение использования в языке грубой и агрессивной лексики, жаргонных слов, в том числе и тюремных. Во время и после революции это явление воспринималось как появление нового классового языка — в первую очередь молодёжного. На носителей старой культуры он производил страшное впечатление. Именно это имел в виду Иван Бунин, когда сравнивал заплёванный семечками Невский проспект и новый язык советской России. Виктория Генриховна считает, что самое печальное явление, которое дошло до наших дней — жаргонизация языка, когда социальные диалекты размывают единство классического русского языка. Также после революции вошла в моду «большевицкая грубость». В литературу начинают проникать слова, которые для нас кажутся обыденными, но для образованных людей того времени неприемлемыми. Ребята, парень, девчата и многие другие привычные нам слова попали в печатное слово только сто лет назад.
Все эти языковые тенденции имели и поведенческие последствия, которые особенно ярко проявляются сегодня. Одним из существенных компонентов прежнего, дореволюционного воспитания, было подавление агрессивности, обучение выдержке. Это относилось не только к поступкам, но и речевому поведению. Во время социальных потрясений человеку старой культуры противопоставляется стихийность и натуральность простого народа. Действительно, в глазах революционеров русский классический язык выдаёт «гнилую интеллигенцию и буржуазию». По мнению филолога, стереотип поведения, сложившийся на гребне революции, сейчас доминирует и транслируется как образцовый.
В заключение, Виктория Генриховна отметила, что в 1917 году произошла глобальная перестройка русского языка: обвал заимствованных и новообразованных слов, падение культуры речи и упрощение грамматики. Язык уже никогда не станет прежним, а к какому результату это приведёт — мы узнаем лишь через несколько столетий.
Е. Бойцова
Фото автора