Валентин Распутин, в предисловии к книге С. Шуртакова «Дар бесценный», так отзывается о нём: «Есть за что поклониться товарищу и учителю нашему (я тоже ходил в его учениках, как многие и многие из необъятных российских глубинок…), поклониться замечательному русскому человеку, талантливому пером и сердцем, который не знал и не знает иной службы, кроме служения литературе и Отечеству».
Семён Иванович родился в селе Кузьминка Сергачского района Нижегородской области в крестьянской семье. Он отобразил родное село в книгах «Кузьминские сады», «Трудное лето», «Где ночует солнышко» и др. Семён Иванович прошёл всю войну, неся службу на Тихоокеанском флоте. В 1946 году поступил в Литературный институт имени М. Горького, который в 1951 году закончил с отличием. В 1957 году был принят в Союз писателей СССР. В В 1985 году вышел в свет двухтомник «Избранных произведений», в который вошли неоднократно издававшиеся повести «Возвратная любовь», «Трудное лето» и др. В 1987 году вышел роман С. Шуртакова Помимо С. И. Шуртаков – один из инициаторов проведения Праздников славянской письменности и культуры. Его перу принадлежит летопись этого праздника, опубликованная в книгах «В начале было Слово» и документальной повести «Славянский ход». За большой вклад в пропаганду и развитие В последние годы вышли книги: «Сошлись трое русских», «Золотые ворота» и др. Семён Иванович продолжает активно публиковаться на страницах периодической печати. С. Шуртаков — автор более тридцати книг, вышедших миллионными тиражами, переведённых на многие национальные языки, он является лауреатом многочисленных литературных премий, награждён орденами и медалями. На встрече в литературной гостиной Семён Иванович горячо и проникновенно говорил о величии русского Слова, об огромном значении русской литературы. Я хочу предложить вниманию читателей выступление С. Шуртакова на Днях русской литературы, посвященных Б. С. Романову, которые проходили на Валдае в 2003 году «В начале было Слово», которое в Н. Р. Тимофеева, директор Межпоселенческой библиотеки имени Б. С. Романова В начале было Слово… Об истине говорят, что она от повторения не умаляется. А слова? Со словами происходит нечто другое: они даже самые высокие и значительные — не то что умаляются, но при частом повторении как бы стираются, меркнут, теряют свою свежесть и глубину. Не зря же говорится: не упоминай имя Бога всуе, то есть без надобности. Это все к тому сказано, что слова, поставленные в заголовке, нынче можно слышать чуть ли не на каждом шагу. «Ну, ведь, как говорится, в начале было слово…» — без видимой необходимости, просто так, для оживляжа, «встремляет» в свой телевизионный треп та или другая ведущая. Где говорится, когда и кем сказаны эти знаменательные слова ведущей толком, должно быть, и неведомо, иначе она поостереглась употреблять их вот именно всуе. Сами посудите: можно ли, походя, между прочим, проборматыватъ такое: «В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово было Бог… В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков, и свет во тьме светит, и тьма не объяла его…» Как видим, Слово не только возвеличено, но и обожествлено. Им, Словом, творилось все мироздание. Вспомним: Да будет твердь небесная, да будет твердь земная: да будет день, да будет ночь… А если с заоблачных библейских высот мы спустимся на Землю, то и здесь увидим в Слове и жизнь человеков, и свет, который во тьме светит. Если же сузим взгляд до внутренней сути человека, до его духовной культуры, то опять же Слово будет не чем иным, как основой, фундаментом этой культуры. Особенно наглядно подтверждает такое умозаключение — наиважнейшая область всей культуры — литература: она вся, как дом из кирпичей, состоит из Слов. Ну, а теперь, после этого «предисловия», воздадим честь и хвалу уже не Слову вообще, а нашему русскому Слову, нашей великой русской литературе. Тем паче, что в отличие от других европейских национальных литератур, почитание Слова па Руси было издревле особенно торжественным, коленопреклоненным. Собственно, Словом наша литература и начиналась. Как называлось самое известное произведение времен Киевской Руси? Правильно. «Слово о полку Ученых-филологов, А так ли уж Все знают «Слово о полку…». Но, к сожалению, далеко не всем известно еще одно «Слово», созданное за сто шестьдесят лет до похода Игоря на половцев, и которое, естественно, будет более правильным считать самым первым произведением на Руси — это «Слово о законе и благодати» Киевского митрополита Иллариона. Суть его излагается самим автором в подзаголовке: «О законе, данном через Моисея, и благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и о том, как закон миновал, а благодать и истина наполнили всю землю и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего русского», (не совсем понятно, почему закон миновал? А потому, что дан он был через Моисея еврейскому народу, древняя же история этого народа уже закончилась, миновала). Итак, начало нашей литературы мы вправе отнести к середине одиннадцатого века. Попытаемся вспомнить хотя бы в самых общих чертах, что это было за время. Только что, «Заложил Ярослав церковь святой Софии, — читаем мы в „Повести временных лет“ — И стали при нем монастыри появляться… И любил Ярослав книги, читал их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются люди… Велика польза от учения книжного. Книги — это реки, наполняющие вселенную, это источники мудрости, в книгах неизмеримая глубина…» С конца X до середины XII века на Руси было построено около десяти тысяч церквей и монастырей, в которых насчитывалось не менее восьмидесяти пяти тысяч книг различного содержания. Нет, не языческую пустыню с капищами по глухим лесам представляла собой Киевская Русь. Некоторым иноземным путешественникам того времени Париж, по сравнению с Киевом, виделся А что дальше? Дальше, как мы знаем, высокая, по тем временам культура Руси оказалась уничтоженной. Если заложенная Ярославом киевская София уцелела и до сего дня, то от книг, хранителей культуры, не осталось и следа. Сотни монастырских библиотек, тысячи и тысячи бесценных фолиантов были преданы огню хлынувшими из азиатских степей полудиких кочевников. Если что и сохранилось, так только на Севере, куда не дохлестнула ордынская варварская волна. Каким-то И как тут не задаться вопросом: а сколько подобных литературных памятников погибло в том вселенском пожаре? Мы все время говорим только о «Слове о полку…» и судим только по нему о том времени. Но если Эльбрус не может возникнуть в равнинной степи, что мешает нам предположить существование горного массива, который увенчивали Эльбрусы и Казбеки, но уцелел лишь один Эльбрус?! Европейские государства и в те, и более поздние времена довольно часто воевали друг с другом, и воюющие стороны, естественно, несли людские и материальные потери. Но — не более того. Ничего похожего нашествию варваров на Русь Европа не знала. По слову Пушкина Россия остановила диких кочевников на краю Европы ценой собственной гибели… И опять повторим: страшная беда Руси здесь ничуть не преувеличена. Сочинение безымянного автора о Особенно трагично звучит оно, если мы вспомним, каким гимном красоте русской земли начинается: «О, Как видим, и тут — «Слово»! И далее, может быть мы не станем перечислять другие литературные памятники, имевшие похожие названия, а «перешагнем» через несколько веков в близкое нам время и посмотрим, как сохранилась и сохранилась ли традиция почитания Слова в русской литературе. Обратимся к началу XX века. Замечательный русский поэт Николай Гумилев, как бы отсылая нас к библейским временам творения мира, к Евангелию от Иоанна, которым и начат наш разговор, пишет: В оный день, когда над миром новым И орел не взмахивал крылами. Я забыл сказать, что стихотворение свое поэт назвал не Проходит немного времени, и другой, не менее великолепный поэт Иван Бунин публикует такие строки: Молчат гробницы, мумии и кости, - Бунин называет свое стихотворение так же коротко и ясно: «Слово». Ему разумеется было известно Гумилевское, но он, должно быть, считал, что плохо повторять Еще одно стихотворение, прямо относящееся к теме разговора, имеет точную дату написания: 23 февраля 1942 года. Не самый ли тяжелый, самый драматичный период Отечественной войны?! До Сталинграда, поворотного знака войны, еще далеко, чаши весов — кто кого? быть нам или не быть? — качаются. Немцы захватили всю Украину, рвутся на Кавказ, железным валом катятся донскими степями к Волге. Быть или не быть?! И вот пишется небольшое, но какое великое стихотворение: Мы знаем, что ныне лежит на весах Что за мужественный и мудрый человек написал эти стихи? Стихи, призывающие к мужеству каждого, кто их прочтет, к готовности пойти на любые жертвы, ради сохранения великого русского слова, поскольку язык и народ — это синонимы, написала Анна Ахматова. Она словно бы вторит своему первому мужу Николаю Гумилеву, написавшему еще тридцать лет назад, что «только Слово осиянно средь земных тревог» Своеобразную антологию стихов русских поэтов о Слове можно бы продолжить, но, думается, и этого достаточно. Будем наш разговор завершать. «Перешагивая» через века, я умышленно прошел мимо Пушкинского «Пророка», хотя, конечно же, именно этим гениальным стихотворением было продолжено в русской литературе возвеличение Слова, дошедшее и до наших дней. Хотелось бы привести «Пророка» полностью, но многие еще со школьных лет знают его даже наизусть, так что ограничимся фрагментами. Духовной жаждою томим… Какая поднебесная высота задана первой же строкой! Попробуйте напрячь свою память и вспомнить, где и у кого из поэтов Европы да и всего мира, вам приходилось читать о такой жажде. Не припомните! Обществу с торгашеской моралью она вообще не только не доступна, но и не понятна. Строка эта, увы, непереводима на самые «цивилизованные» языки. Иван Аксаков еще в середине XIX века в письме из Парижа (тогдашней столицы мировой культуры) писал: «Повсюду видны края и дно. Высших стремлений нет» Какая уж тут духовная жажда! Если же говорить о главном столпе нынешней технократической цивилизации — Америке, то там и вовсе самые высшие стремления связаны со счетом в банке, потому что именно этот счет является мерилом достоинства того или другого жителя этой страны, и жажда, которой они больше всего томятся — это жажда накопительства и потребительства… Повстречавшийся на перепутье поэту шестикрылый серафим дает ему как бы новое зрение на окружающий мир. А затем — «Моих ушей коснулся он». И внял я неба содроганье. К духовному прозрению прибавляется и новое услышание мира. «Празднословный и лукавый» язык «меняется» на жало мудрыя змеи — древний символ мудрости. И он мне грудь рассек мечом, Славянизмы органично водвигнутые в текст, придают ему необыкновенную торжественность. Замени их не то что обиходными, а и вполне литературными словами — все пропадет: деяния серафима перестанут быть деяниями божественными. И Бога глас ко мне воззвал: Глагол — это же Слово! То самое Слово, которое было в начале, которое имеет быть днесь и которое пребудет во веки веков. А с ним вечно пребудет и великая Россия и русский народ. Иногда можно слышать, как Россию называют страной Слова. Выражение, может быть, не совсем изящное и точное, но определенная доля истины в нем, наверное, есть. Италия «высказалась» миру своими великими художниками — Рафаэлем, Леонардо, Микельанджело: Испания — «Дон Кихотом»: Германия — философами: Америка — небоскребами. А Россия, в которой Слово на протяжении тысячи лет почитается, как нигде в мире, именно Словом и высказала себя. Словом Пушкина, Толстого, Достоевского. Словом, которого мир до этого не знал.
Бог склонил лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог
И в Евангелии от Иоанна…
Сказано, что слово это — Бог.
Лишь Слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш Дар бесценный — речь.
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем
Во грудь отверстую подвинул.
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».