Литературная гостиная: Раненое сердце    26.10.12 г. «Пляшущим шагом прошла по земле! Неба дочь! С полным передником роз! Ни ростка не наруша! Знаю, умру на заре! Ястребиную ночь Бог не пошлёт по мою лебединую душу!» Марина Цветаева В конце прошлой недели в литературной гостиной нашей библиотеки прошёл вечер, посвящённый памяти русской поэтессы Марины Цветаевой. В этом году любители литературы отметили 120-летие со дня её рождения. И ещё одна примечательная дата: двадцать лет минуло с тех пор, как гостиная распахнула свои двери перед читателями, желающими быть больше, чем просто книголюбы. На встречах с участием современных писателей, поэтов, в том числе из-за рубежа, а также посвящённых выдающимся представителям русской литературы, за эти годы побыли и расширили свой кругозор сотни жителей города и района. Интересно, что тот первый вечер под сводами местного храма культуры тоже был посвящён Марине Цветаевой. Но как говорится «в одну реку нельзя войти дважды». Эта вторая встреча была несколько иной, и приняли в ней участие другие люди. О жизни и творчестве поэтессы рассказала заместитель директора нашей библиотеки Татьяна Сергеевна Тарасова. Аудитория слушала её и с большим вниманием смотрела на экран, воспроизводивший летопись отдельной судьбы. Словно погружаясь в то время, в которое жила художница слова, чей жизненный путь был сложным и закончился трагически. Давайте же и мы с вами подобно посетителям гостиной послушаем этот рассказ, немного изменённый автором этих строк, вследствие, разумеется, его личного восприятия бившегося когда-то ранимого и чуткого сердца. Сердца, преданно слушавшего музу и певшего свою тонкую и трогательную песню. «В один из московских осенних дней тысяча девятьсот десятого года из Трёхпрудного переулка, что близ Патриарших прудов, вышла высокая круглолицая гимназистка, пересекла у Никитских ворот Тверской бульвар и направилась в Леонтьевский переулок, где помещалась типография А. И. Мамонтова. В руках у неё была внушительная стопка стихов, в душе дерзость и нерешительность, — „Гордость и Робость“, что пронзали всю последующую её жизнь и поступки. В этот знаменательный день, — точная дата его, к сожалению, не установлена, — Марина Цветаева, которой 26 сентября по старому стилю исполнилось восемнадцать лет, постучалась в дверь русской литературы». Так написала о раннем творчестве поэтессы Анна Саакянц во вступительном слове к одному из поэтических сборников Марины Цветаевой, изданному уже в наше время. Эти строки не раз будут сопровождать многомиллионную армию читателей в мир поэзии Цветаевой. И, действительно, лучше сказать о начале её творческого пути вряд ли возможно. Отец Марины был личностью, которую все знали. Он известен как замечательный учёный-филолог, а самое главное, как основатель известного на весь мир музея изобразительных искусств, носящего имя великого русского поэта А. С. Пушкина. Солнечный, глубинный и полный драматизма Пушкин, который писал: «где стол был яств, там гроб стоит», сам по себе влиял на Марину. С его стихами точно с поднятым знаменем она ушла из жизни, не прожив и пятидесяти лет и как бы вторя поэту в том, что нельзя творить не сгорая. И смерть Марины, как и его смерть, пришла тоже «по собственному желанию»: к этому подвели все обстоятельства жизни. От кого больше взяла душевной организации Марина? От отца или от матери — Марии Александровны, урождённой Мейн, сломленной тяжёлой болезнью, натуры романтической, страстной, цельной? Трудно сказать. В 1902 году семья из-за нездоровья Марии Александровны была вынуждена выехать за границу, где та могла получить соответствующее лечение. Швейцария, Германия. Марина училась там в местных пансионах. У родителей было достаточно денег, чтобы жить безбедно. И уже тогда девочка хорошо знала, что такое одиночество при людях. Одиночество. С одной стороны это была вещь страшная. С другой — необходимая, данная откуда-то свыше. Потом Марина всю жизнь очень дорожила этим состоянием души, подвигавшим её на золотые строки. В автобиографии она написала, что одно из любимых в жизни — это именно одиночество. Наверное, оно предоставляло свободу, необходимую, чтобы раскрыть внутренний потенциал. Она не была одна, с нею находились близкие люди, но творческая свобода была просто необходима. Через несколько лет семья вернулась в Россию, и здесь Мария Александровна, а затем и её супруг навеки обрели покой. Что касается Марины, то в эти годы ею овладела серьёзная, осознанная страсть писать стихи. Впоследствии она издала на собственные деньги упомянутый выше первый поэтический сборник под названием «Вечерний альбом». Юная поэтесса даже осмелилась послать свои вирши тогда уже маститым Валерию Брюсову и Максимилиану Волошину с просьбой дать им оценку, хотя надежды получить ответ у неё было мало. Но оценка, как это ни странно, была дана. Тепло о сборнике отозвался Волошин, да и Брюсов тоже. По возвращении семьи на родину Марина не окончила гимназию, в которой продолжала обучение, и весной 1911 года уехала в Крым, в Коктебель, гостила у ставшего ей волею судьбы другом Волошина. Там, на романтическом крымском берегу, она повстречала человека, в которого влюбилась. Наверное, это был лучший, самый светлый период в её жизни в целом, если не считать ещё одного времени. Уже потом, когда вновь за границей, но уже гнетущей её не меньше родных берегов, Цветаева встретила и серьёзно полюбила ещё одного соотечественника. Вторая любовь по имени Константин Родзевич была настолько сильной, что затмила первую. И Марина, связанная узами брака, и не представлявшая себе как можно предать, вынуждена была резать чувство по живому. А в Крыму в не занятое прежде, свободное сердце вошёл, нет, ворвался очень красивый юноша с большими, немного печальными, похожими на омуты глазами. Сергей Эфрон, сын революционных деятелей, близких к народническим кругам, рано остался сиротой. Интеллигентный, обаятельный, выхоленный и напоминающий прекрасного лебедя молодой человек, с убеждениями, что России нужны честные люди, через несколько лет встал в ряды Белой гвардии. Далёкая, отстраняющаяся от политики, культивирующая всё прекрасное Марина ценила эту порядочность мужа всю жизнь. Поэтому, наверное, и не оставила его. У молодой четы по приезду в столицу родилась дочь. Родители назвали её Алей (Ариадной). Это была одарённая, яркая девочка. Потом, когда она стала взрослой, познала драму жизни: ветер политических репрессий занёс её в далёкий Туруханск. С 1917 года в жизни Марины Цветаевой началось практически нескончаемое трудное время, когда прежняя пора с присущей ей возможностью жить тем, чем хотелось, уходила в прошлое. В жизни стали сталкиваться две враждующие силы: быт и бытиё. Бытиё жаждало быть поэтическим, и было им. А быт был обычным, съедающим прекрасные порывы, во всяком случае норовящим всякий раз бросить молодую семью в колею обыденности, обывательщины. Усугубляло такое положение то, что Марина, будучи из знатной семьи, по сути, презирала барство. Но и нагрянувшую революцию она не принимала, а вернее, оставалась к ней холодна. Неприспособленный к жизни Сергей не мог на своих плечах нести груз семейного быта, когда в стране воцарялась анархия и проявились первые признаки голода. Она приняла этот груз на себя. В это время Цветаева продавала из дома кое-какие вещи, драгоценности, лишь бы обеспечить детям хлеб. В пору гражданской войны, как это ни больно было для неё, Цветаева отдала своих детей в городской приют. К тому времени у неё родилась ещё одна девочка. И даже там маленькая Ира умерла от голода. Тогда Мариной были написаны замечательные по своей силе и проникновенности лирические циклы — «Стихи к дочери», «Разлука», «Любви старинные туманы» и, конечно, «Лебединый стан», посвящение мужу и всем офицерам-белогвардейцам. В автобиографии потом она писала об этом плодотворном периоде всего несколько строчек: "С 1912 года по 1922 год пишу непрерывно, но книг не печатаю. Из периодической прессы печатаюсь несколько раз в журнале «Северные записки». О том, что с её мужем, жив ли он или нет, Марина Цветаева не знает несколько лет. Лишь в июле 1921 года она получила весточку, что Сергей Эфрон жив, но находится далеко, в эмиграции. После долгих раздумий она решила поехать к нему жить вместе с дочерью. Но там заграница, и попасть туда непросто. И всё же к маю 1922 года ей удалось оформить соответствующие документы и выехать в Берлин, где произошла встреча людей, разлучённых судьбой на долгое время. Они поехали в Прагу, где её муж собрался учиться в университете. После нищенского московского быта в течение длительного времени стеснённые условия за границей не удивляли её. Он всего лишь студент и не мог обеспечивать семью материально. Поэтому и тут Марина брала на себя ворох семейных проблем, связанных в основном с деньгами. Ей помогало то, что её много печатали. Вышли в свет её сборники «Ремесло», «Психея». Семью кормили главным образом её стихи, вторым и более скромным источником денег являлась стипендия — пособие, которое правительство Чехии выплачивало студентам-эмигрантам. Прага была не единственным местом, где жила семья. Горние Мокропсы, Иловищи, Дольние Мокропсы, Вшеноры — такова карта её скитаний в поисках более дешёвого жилья, где первобытность условий была обратно пропорциональна плате. В Праге Эфрон познакомил Марину со своим другом Константином Родзевичем. Марина влюбилась без памяти, будучи любимой и любящей, ценящей отца её дочери. Это была жаркая и взаимная страсть. Бывает и такое. Тщетно пыталась она скрывать свои чувства — характер был не тот. Всегда открытая, прямолинейная, ничего не таившая, а тут какая-то изменившаяся, с явной любовью к другому в глазах, она казалась мужу ребёнком, который неуклюже скрывал свои шалости. Он однажды не вытерпел и предложил ей расстаться. А она, подумав, не стала этого делать, переступила через своё личное «я» и через чувство, которым, как огнём, было охвачено её сердце. Так погасла вторая и последняя её любовь. Она оставляет след лишь в её «Поэме Горы» и «Поэме конца», где поэтесса говорит о душевной боли и невозможности счастья. Давит быт, жизнь кажется неустроенной и потерявшей точку опоры. Иногда Цветаевой овладевает отчаяние. Русской ржи от меня поклон, Полю, где баба застится… Друг! Дожди за моим окном, Беды и блажи на сердце… В феврале 1925 года у неё родился сын. Родители нарекли его Георгием. В кругу семьи называли также Муром. К этому времени Марина и Сергей с детьми перебрались в Париж — столицу русской эмиграции. Вначале Цветаеву принимали там на «ура». И она была рада, что в жизни началась светлая полоса. Участвовала в литературных вечерах, готовила к печати новую книгу. Но это был только временный успех. Устоявшиеся литературные круги постепенно вытолкнули её. Во многом не понятая и только породившая зависть, она со временем осталась «за бортом» налаженной заграничной жизни. Родина с её новым строем была от неё далеко и не вызывала особой любви, чтобы можно было вернуться домой и начать жить сначала. Появляются строки: Тоска по родине! Давно Разоблачённая морока! Мне совершенно всё равно — Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошёлкою базарной В дом, и не знающий, что — мой, Как госпиталь или казарма. И снова нищета и неустроенность. Много времени уходит на хозяйственные дела: походы на рынок (с утра — так дешевле), растопку печи, общение с детьми, стирку, уборку, готовку. Семья живёт не в самом Париже, а в пригородах. Марина сообщает: «Нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания… Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером… живём, то есть медленно подыхаем с голоду». Пересматриваю фотографии того времени, где Марина запечатлена с маленьким сыном. На ней простенькие платьица и туфельки. На одном из снимков она, задумавшись, крепко прижимает к груди приблудного пса из парижских окрестностей — две души, чем-то похожие друг на друга. На теле футболка, старомодная юбка в клеточку, в которой в салон не пойдёшь. У ног её простая жестяная ванна, в которых купали детей, и тут же «тряпки», по-видимому, для стирки. Видны кусочки дворов у домов для простого люда, где семья жила и снималась на камеру. В 1928 году вышло последнее прижизненное издание — сборник «После России», включающий стихотворения 1922–1927 годов. А с начала тридцатых годов она пишет в основном прозу, статьи, очерки, воспоминания. Не находивший себе достойного применения и практически безработный супруг к тридцатым годам вступил в «Евразийский Союз», объединяющий людей, благосклонно относящихся к Советской России. Сергей всё чаще захаживает в советское посольство в Париже. Его в отличие от жены занимают изменения, происходящие в Отечестве. Это он-то, который раньше именовался «белым» и в гражданскую войну был за белых, пересматривает свои духовные ценности. Однако понятие чести белого офицера не оставляет его. Он находит, что будет полезен Советской России скорее не из выгоды, а по убеждению. Так он становится ни много ни мало агентом НКВД. В 1931-м он подаёт прошение о советском гражданстве. Его просьбу рассматривают несколько лет, здесь, в России, он пока не нужен (кто его знает, что у него на уме?), а вот за границей как агент востребован. Эти «шпионские игры» заканчиваются для мужа Марины в конце концов драматически. Замешанный в политическом убийстве, организованном НКВД, он бежит на Родину, другого ему не остаётся. Уезжает туда и дочь Ариадна. И Марина с Георгием остаются в Париже одни. Париж, который существует для элиты, блещет красотой и делает счастливым кого-то. Но только не Цветаеву, чувствующую себя невостребованной везде. Тем не менее, через пару лет она принимает решение вернуться в Россию, из которой Эфрон слал ей восторженные письма. В 1939 году Цветаева с сыном возвращаются в Москву. Всего какая-то пара лет остаётся до её смерти. И эти два года были для неё трагическими. НКВД сыграет с её семьёй злую шутку, хоть и приютит на какое-то время, в том смысле, что предоставит на Родине кров и работу для мужа. Сначала органы арестуют и обвинят в шпионаже в пользу Франции Сергея (в итоге его расстреляют), затем кинут в лагеря её дочь, и там она проведёт в общей сложности долгих шестнадцать лет. И в довершение этого репрессируют сестру Анастасию. Для ранимого сердца это был поистине чудовищный удар. Судьба была безжалостна. Зарабатывала Марина в это время только переводами с немецкого. А когда началась война, её с сыном в числе сотен, тысяч других эвакуировали в Елабугу, край неблизкий. К эмигрантке относились на Родине, мягко говоря, с осторожностью. На нормальную работу не брали, отталкивали, не желая общаться. Война, бедственное положение страны только подливали масла в этот огонь. За пять дней до того, как Цветаева покончила с собой, она написала заявление с просьбой принять её на работу в столовую, посудомойкой. Надежда, что примут хотя бы туда, у неё всё же теплилась. И всё же рок сыграл свою роль. Это были, как понимает автор этих строк, практически уже его метастазы, от которых не было избавления. Так в простой деревенской избе закончилась жизнь выдающейся русской поэтессы, чьи произведения теперь составляют золотой фонд отечественной литературы. За несколько месяцев до кончины Цветаева напишет: Пора снимать янтарь, Пора менять словарь, Пора гасить фонарь Наддверный… Д. Тарасов На снимках: Марина Цветаева; спустя 84 года в литературной гостиной библиотеки в Валдае; Марина Цветаева с сыном, 1935 год; в том же году — во дворе дома в окрестностях Парижа. Фото автора и из Государственного литературного архива

комментировать